Ижевских эсеров, причастных к изданию нелегальщины, в очередной раз арестовали, изъяли несколько пудов типографского оборудования, шрифты, краску. Выяснили, что казанский мещанин Николай Кузнецов оказался аптекарским учеником Хаимом Ящиным. Но ведь это лишь начало, что для законников, что для подпольщиков…



Меж тем работа не прекращается и на месте, что явствует из рапорта исправника Вятскому губернатору:

«Ижевский Полицейский Пристав рапортом, от 7 сего Марта за № 71 дополнительно донёс мне: так как в числе задержанных участников тайной типографии Ижевской П. С. Р. есть нелегальный еврей с паспортом Казанского мещанина Николая Фёдорова Кузнецова и в виду отказа его открыть свою квартиру, им по адресному столу Ижевской полиции была наведена самая подробная справка, причём оказалось, что с 1-го только Марта в доме Феклистова № 18 по Старковой улице, значится проживающим по паспорту Казанской мещанской Управы Николай Фёдоров Кузнецов, 25 лет».

И потянулось снова: допросы и опросы, очные ставки, протоколы... Всплыл второй паспорт на имя Кузнецова, оставленный хозяевам квартиры для регистрации. Интересно стало полиции, где же это штампуют казанских мещан Кузнецовых одного примерно возраста?

Но вот сарапульский исправник получает агентурную информацию от ижевского пристава, доносит губернатору, а тот переправляет губернским жандармам:

«...Агентурным расследованием Ижевского Полицейского Пристава установлено, что сын Начальника Ижевской Почтово-Телеграфной конторы Алексей Дмитриев Муромцев, 22 лет, принадлежащий к партии С. Р. Ижевского Комитета, в арестованной в ночь на 3 Марта типографии принимал по работе активное участие, и что он, неизвестно где, в Ижевском заводе имеет конспиративную квартиру. В квартире этой в его распоряжении имеется масса паспортных чистых бланок и две печати, одна Ижевской партии С. Р. и другая – Казанского мещанского Старосты, благодаря чему он формирует подложные паспорта, снабжая ими членов партии».

Ну, этот 21-летний молодой человек у жандармов давно на учёте состоит – чай, не рядовой эсер-бомбист, а заправила в ижевском комитете партии социалистов-революционеров. Привлекался Муромцев ещё пару лет назад за совершение покушения на жизнь ротмистра Засыпкина. Тогда двоих приговорили к каторжным работам, троих - к смертной казни, а с сынка чиновника как с гуся вода. И вот снова Муромцев... Губернское начальство затребовало регистрационные карточки на этого молодого человека и его соратника по партии Алексея Белкина – личности всё примечательные.



Они не столько фотографические, сколько информационно-фотографические: лица анфас и в профиль, клички, приметы, отпечатки пальцев. Казённая вроде бумага, «официяльщина», а такие порой любопытные вещи о своих героях и антигероях узнаёшь!

Мы уже знаем, что одним из главарей ижевских эсеров является 21-летний (на момент заполнения карточки) сын начальника почтово-телеграфной конторы. Как часто водится у революционеров и мальчиков-мажоров (а тут два в одном), «без определённых занятий», хотя и учился в реальном училище. Есть данные о родителях, брате Иване и сестре Александре. Семья, разумеется, в виновность Лёшеньки не верит. Папенька даже, пользуясь служебным положением, шлёт телеграмму в Вятское губернское жандармское управление:

«ИЖЕВСКИМ ПРИСТАВОМ 17/3 АРЕСТОВАН 18/3 ОТПРАВЛЕН САРАПУЛЬСКУЮ ТЮРЬМУ БЕЗ ПРЕДЪЯВЛЕНИЯ ОБВИНЕНИЯ МОЙ СЫН АЛЕКСЕЙ МУРОМЦЕВ ОБЫСКЕ КОТОРОГО НИЧЕГО НЕ ОКАЗАЛОСЬ, ПОЧТИТЕЛЬНО ЖДУ РАСПОРЯЖЕНИЯ ВАШЕГО ВЫСОКОРОДИЯ РАЗСЛЕДОВАНИИ ОСВОБОЖДЕНИИ НЕВИННО ЗАКЛЮЧЕННОГО НАЧАЛЬНИК ПОЧТОВО ТЕЛЕГРАФНОЙ КОНТОРЫ МУРОМЦЕВ».

Впрочем, полковник Милюков в ответной телеграмме весьма сух:

«Делу вашего сына обратитесь следователю Сарапульского Суда важнейшим делам».

Но вернёмся к нашему герою – рост его 1 метр 60 см, полнота средняя, телосложение мускулистое, светло-русые, густые и волнистые волосы. Глаза, нос, уши, губы, подбородок – вдоволь каждого задержанного измеряли в арестном отделении. Но не это меня поразило, а вот что: «выражение лица – наглое».

Немало меня развеселила регистрационная карточка Алексея Белкина – та ещё птица, впрочем, поскольку и арестовывался, и сбегал из-под стражи не раз. Этот 25-летний эсеровский боевик из сельских обывателей Ижевско-Заречной волости. Даром, что в инструкции по заполнению карточек на задержанных чётко указано: «Волосы на голове и бороде привести в обычный вид, не допуская умышленной растрёпанности» - Алексей Александрович будто шутить изволят, представ в самом растрёпанном виде. Этакая причёска, будто с сеновала только что свалился – ну никакой авантажности «партейного» душегубца и бомбометателя. Такого и не заподозришь ни в чём «противузаконном». Надеются ребятки, что соскочат опять.

«И ВЫ ЕГО ОТДАЙТЕ МНЕ, РЕБЯТА!»

Но дела затеваются серьёзные, что ясно из очередного рапорта исправника:

«17-го сего Марта около 7 часов утра во дворе своего дома на Сарапульском тракте, в Ижевском заводе, между 9 и 10 улицами, ранен двумя выстрелами из револьвера в левый бок и правую ключицу плеча, неизвестным злоумышленником крестьянин Больше-Норьинской волости деревни Кулай-Норьи, Семён Елизаров Замятин, 32 лет, покушение совершено на партийной почве. Раненный помещён в земскую больницу и жизнь его по заключению врача в опасности».

Замятина эсеры подозревают в предательстве и выдаче типографии. Ну, насчёт «предательства» - это смешно, зря, что ли, впоследствии Семён Елизарович форму городового наденет! Но ведь эсерам не объяснишь, мол, братцы, я по службе вашу типографию уничтожил. Сначала Замятина сторонились, а затем на заседании Ижевского комитета партии социалистов-революционеров приговорили к смерти. Два дня охотились, да Семёна то дома не было, то ночью собака облаяла подосланных убийц, привлекши ненужное внимание. И всё-таки утром 17 марта Замятин словил пару пуль от убийцы, заявившегося к нему домой со «Смит-Вессоном» - спасибо, успел юркнуть в отпертый амбар. Ох, не зря Муромцев и другие крутились возле Замятина.

«...Муромцев, как председатель комитета, принимал самое деятельное участие в постановке тайной типографии, арестованной в ночь на 3-е Марта, и участвовал в заседании комитета, постановившего убить бывшего секретного сотрудника, а потом городового Замятина...»



Я не смог пока проследить, судили наших подпольных газетчиков или нет, какой был приговор – слишком много надо перелопатить документов и газет ради не самого значительного факта нашей истории. Хотя, конечно, надеюсь – просто ради человеческого интереса. Учитывая особый режим охраны, принятый в Сарапульском уезде в то время, ребят запросто могли не только на каторгу упечь, но и вздёрнуть на виселицу.

Мне вообще мало кто симпатичен из них – ни эсер Муромцев с наглым взглядом, который, должно быть, несмотря на малый рост, нравился женщинам, ни хитрован-боевик Белкин, притворявшийся типичным «валенком», ни внедрённый в эсеровские ряды Замятин, ни уж, тем более, взяточник-исправник Вернеев, исправно «стригший» сарапульских и ижевских купцов... Это герои не моего романа, о которых, на самом деле, хочется роман написать – простите за тавтологию.

А история и вправду часто повторяется, на политическую сцену выходят всё новые и новые герои и антигерои – это и страшит.