Печать и вправду четвёртая власть, хотя на тернистом революционном пути порой и единственная. Но с легальной и нелегальной прессы и литературы обычно и начинается захват власти. Не зря же век назад вятские и сарапульские жандармы так охотились за подпольными партийными типографиями.



26 января 1908 года. Из Ижевска сообщили об арестовании там тайной типографии, принадлежащей организации партии социалистов-революционеров. Арестован шрифт, краски и разные типографские принадлежности, а также масса нелегальной литературы. Арестован целый набор шрифта в раме, приготовленный для немедленного отпечатания отчёта о деятельности партии и др.

26 марта 1908 года. В Ижевском заводе обнаружена тайная типография, принадлежавшая социал-демократической партии.

11 апреля 1908 года. Объявлена благодарность помощникам пристава Ижевского завода Григоровскому и Мерзлякову и городовому Ломаеву за обнаружение в Ижевском заводе тайной типографии социал-демократической партии и назначена награда помощникам пристава Григоровскому и Мерзлякову по 15 рублей и гор. Ломаеву 5 рублей. (По «Памятной книжке Вятской губернии на 1909 год»)



Год прошёл, а тише на Иже и Каме не стало – то эсеры, то социал-демократы воду мутят: прокламации, воззвания, газетки нелегальные... Особенно эсеры стали упрочивать свои позиции, а главное – всё на местном материале нелегальщина. Знать, новая подпольная типография появилась в Ижевском заводе, этом «осином гнезде», облюбованном эсерами!

Полиция предпринимала неимоверные усилия, чтобы выйти на след типографии – сарапульский исправник Вернеев жить спокойно не давал. И то, этот из проштрафившихся – давно ли Михаил Аполлонович занимал должность вятского полицмейстера, награждён был и орденом, и золотыми часами с гербом, и вот, на тебе, судьба: мазуриков в прикамском уездном городе гонять! Ну, брал, брал на лапу не по чину надворный советник! Значит, надо бы судьбу выправить как-то, вот и нет покоя ижевскому приставу Папетову, его помощникам и городовым. Подмётки стёрли, а ниточку ухватить не могут, одна надежда на тайных осведомителей.

И ведь не подвели агенты, уже 1 марта 1909 года у полиции в руках были свежеотпечатанные номера нелегальной газеты «Ижевский рабочий», а к вечеру следующего дня появилась уверенность, что типография находится в доме сельского обывателя Сергея Фомича Дедюхина. Действовать надо было немедленно, поскольку агент сообщал, что всё типографское оборудование должны вот-вот перевезти в другое место.



Около 7 часов вечера пристав Папетов с помощником Мартыновым и урядником Тороховым направились в дом Дедюхина. И несмотря на то, что хозяина дома не оказалось, при обыске обнаружили части типографского оборудования с краской, бумагу и оттиски печати партии социалистов-революционеров на картоне.

А это что у нас такое в корзинке с грязным бельём? Полицейское дело не брезгливое, зато в руках у пристава маленькая записная книжечка с адресами... иконописных мастерских Москвы и других городов – ну, это дело знакомое, поскольку, по агентурным данным, по этим адресам не иконы пишут, а нелегальные общества сосредоточены.

Ну, гулять так гулять – раззудись, плечо. Пристав, не мудрствуя лукаво, решил закрепить успех, благо от агентов имелись сведения ещё о нескольких сомнительных адресах. И заявилась полиция в час ночи в гости к другому заречному обитателю – Якову Александровичу Антонову, что на Казанской улице живёт. Ба, а у него самого гости, вот радость-то какая: и столь любезный сердцу ижевского пристава пропавший прямо из-под носа Дедюхин, и подрастающая эсеровская поросль – сельский обыватель Ижевско-Нагорной волости 18-летний Аникин, которого, скрипя зубами, приходится величать по отчеству «Александр Фёдорович», хотя в рыло так заехать хочется! Ну и самая крупная рыба - «3-й нелегальный, по национальности – еврей, который назвать себя отказался».

Натурально, начали с личного обыска: несвежие носовые платки, брошюрки, портмоне с мелочью, у нелегала липовый паспорт на имя казанского мещанина Кузнецова и даже «Инструкция Начальникам Охранных отделений по организации наружных наблюдений»... Ну, была еще кое-какая мелочь – вроде заряженной обоймы для браунинга в доме Аникина. А самое главное, конечно, типография обнаружилась в конюшне у Антонова. Вес оборудования, надо признать, шёл на десятки пудов.


Сарапульский исправник Вернеев в своём рапорте на имя губернатора не поскупился на похвалы, отметил энергию и сметку пристава Папетова и урядника Ижевского завода Торохова – последний и был связующим звеном с сотрудниками. Но у него самого звёздный час был недолог, ибо за взятки и вымогательство уже в Сараульском уезде Михаил Аполлонович и сам вскоре оказался под судом. В том же 1909-м столичная пресса писала:

«Уволенный от должности сарапульского исправника бывший вятский полицмейстер Вернеев скрылся неизвестно куда. Против него возбуждается ряд дел по обвинению в незаконных поборах и взяточничестве».

Впрочем, тюрьмы впоследствии он всё равно не избежал. Спустя два года сарапульская «Прикамская жизнь» ещё возвращалась к этой злободневной местной теме:

«Как известно, казанская судебная палата согласилась выпустить Вернеева из тюрьмы под залог 5000 руб. Но этих денег бывшему вятскому полициймейстеру и Сарапульскому исправнику достать оказалось трудно. Теперь, благодаря хлопотам разных лиц, залог сбавлен с 5000 р. до 3000 р. но и на этот раз дело по освобождению Вернеева из тюрьмы вперёд подвигается плохо».

Ну а бывшему приставу Папетову ревностную службу после революции припомнила новая власть. Он уж думал, что, обосновавшись в сибирском городе Канске и заделавшись даже небольшим начальником, жизнь доживёт спокойно, но его арестовали в 1926 году,

«через год судили в Ижевске и приговорили по ст. 58-11 УК к лишению свободы со строгой изоляцией на 5 лет, с конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества и с лишением прав на 4 года» (цитата из Ф. В. Стрельцова).


А что же наши герои-подпольщики? Ну, естественно, все четверо про партию социалистов-революционеров в жизни не слышали, не то что состояли в ней. И к типографии подпольной, разумеется, эти благонадёжнейшие люди отношения не имеют.

Вот только как быть с паспортом лже-Кузнецова, казанского мещанина, что, конечно же, совершенно случайно забрёл на ижевскую улицу Казанскую – должно быть, на родину потянуло. Хотя при допросе родина его оказалась много западнее: Хаим Ящин, 25 лет, оказался аптекарским учеником родом из города Рогачёва Могилёвской губернии. Служил в Златоустовской земской аптеке, в 1907 году административно выслан в Тобольскую губернию, где был водворён в Берёзовский уезд. Но, помилуйте, зачем ему это – примерять на себя роль князя Александра Меншикова в Берёзове?! Так что весной 1908 года Ящин бежал из гостеприимной Сибири.

Немудрено, что, как докладывал Сарапульский исправник Вятскому губернатору:

«...Обвиняемые... Антонов, Дедюхин, Аникин и нелегальный еврей Хаим Ящин задержаны и по постановлении моём, от 5 сего марта препровождены для заключения под стражу в Сарапульскую тюрьму».

Исправник подписал постановление на арест, его помощник объявил задержанным об этом, дело передано следователю по важнейшим делам, прокурорский надзор бдит, губернатор теребит и держит всё под контролем – не так-то просто революционера посадить в Российской империи.

(Окончание следует)