Это только на первый взгляд кажется, что царь где-то там далеко – в Сам-Питербурхе сладкие наливки пьёт, пряниками заедает да правит потихоньку своими подданными. Монархия – она в самом воздухе российском, а значит, и царь повсюду. И дело не только в том, что иной «царствовал в дороге и умер в Таганроге», как, к примеру, Александр I Благословенный, и в нашу вятскую и пермскую глушь заезжавший. Да и будущий Александр II Освободитель, ещё в юности по настоянию батюшки Николая I в путешествие по России отправился – на страну и подданных посмотреть. И его наши предки встречали в Глазове, Ижевском и Воткинском заводах. Нет, дело не в личном разовом присутствии царя в том или ином месте необъятной Российской империи – вся жизнь наших предков была регламентирована и устроена по монаршей воле, ежели, конечно, не особо это входило в противоречие с волей собственной.





Монархия – дело «сурьёзное», это вам не выборы в Государственную Думу! И начинается правление совсем не с возложения короны, а с присяги – иначе корона вместе с головой и слететь быстро может. Уф, уф, мчат курьеры по России с пакетами, в которых скорбная весть о кончине царя-батюшки Александра Павловича Благословенного. Следом Сенат указы шлёт о восшествии на престол брата «почившего в Бозе» императора – очередь Константину Павловичу царствовать.

И в Ижевском, и в Воткинском заводах, и в уездных Сарапуле, Глазове, Малмыже, Елабуге получены указания «дабы... верноподданные ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, кроме казённых и крепостных помещичьих крестьян и людей, прочие всяких чинов и звания люди мужескаго пола приведены были немедленно к присяге». В столице в связи с предполагавшимся вступлением на престол цесаревича Константина Павловича подобострастно торопились отчеканить новую монету – тот самый редчайший легендарный Константиновский рубль, дворяне-заговорщики, пользуясь безвластием, затевали смуту... Ну, а в том же Воткинском заводе народ валом валил в Благовещенский собор присягать новому императору Константину I. Вот он, текст присяги:

«Я, нижеименованный, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом пред Святым Его Евангелием в том, что хощу и должен ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ, своему истинному и природному ВСЕМИЛОСТИВЕЙШКМУ ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ КОНСТАНТИНУ ПАВЛОВИЧУ, САМОДЕРЖЦУ ВСЕРОССИЙСКОМУ, и ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА Всероссийского престола Наследнику, который назначен будет, верно и нелицемерно служить и во всём повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови...»

А в самом низу листа, перед подписью: «В заключение сей моей клятвы целую Слова и Крест Спасителя моего, Аминь». Смотришь те самые листы присяги и будто переносишься в морозный декабрь 1825 года. Рассматриваешь чёткие военные или, наоборот, маркие росчерки: заводское начальство, духовенство, городничий, чиновники, казаки, унтер-шихтмейстеры и маркшейдерские ученики, мастеровые, непременные работники из окрестных деревень – тысячи имён.



К присяге приводили священники, присутствовал и кто-то из заводских чиновников. Деревни указаны редко, но иногда встречаются – видимо, в основном приводили к присяге не по территориальному признаку. На одном листе могут встретиться и Патраки, и Светлая, и Кварса, и Евсино, и ещё что-то сокращённое – Заболот... (Заболотново), Мишки... (Мишкино), Кулю... (Кулюшево), Мет... (Метляки), Гаври... (Гавриловка) и т. д.

Конечно, особое чувство испытываешь, когда видишь среди присягавших своих предков. 12 декабря 1825 года присягал новому царю непременный работник деревни Гавриловки Алексей Сергеев Пашков – это ещё прапрадед моей бабушки. Рядом встречаются и другие крестьянские имена, давно ставшие мне не чужими, а иные и роднёй приходящиеся. У каждого своя судьба – к примеру, по соседству имя Демида Афанасьевича Неганова. Этот после пожара 1853 года из Гавриловки переберётся жить в Новые Соломенники, но вот и моя двоюродная прабабушка после замужества стала Негановой.

Присягу у гавриловских мужиков принимал иерей Иоанн Юминов, а «за неумением ихной грамоты руку приложил Иван Наберухин». А на следующий день присягал императору Константину непременный работник той же деревни Яков Тимофеев Жилин – это уже от меня восьмое колено по дедовской линии. Казалось бы, присягнули и забыли, только разве дадут крестьянину (пусть даже и горнозаводскому) спокойно жить!



Снова мчат нарочные курьеры по заснеженным трактам России. Один из них и доставляет в Воткинский завод известие о том, что на «прародительский престол Всероссийской Империи и не нераздельные с ним престолы: Царства Польского и Великого Княжества Финляндского» взошёл вовсе не Константин, а Николай Павлович, причём манифест об этом объявлен ещё 12 декабря 1825 года. Но известное дело – до нас весть об этом дошла через недельку-другую.

То-то залихорадило завод! Управляющий «рекомендует» Воткинской Управе Благочиния «обвестить всех чиновников, приказнослужителей, мастеровых и непременных работников служащих и отставных и вообще всех жителей заводских, чтобы находящиеся ныне в заводе сего числа в 1 часу, а находящиеся в отлучке немедленно по прибытии явились в здешний Благовещенский Собор для принятия присяги на верность подданства Его Императорскому Величеству Государю Императору Николаю Павловичу и Наследнику Его Величества Его Императорскому Высочеству Великому Князю Александру Николаевичу».

Чесал в затылке мастеровой и крестьянин: как же это так – позавчера жили при Александре, вчера при Константине, а нынче, выходит, уже при Николае?! И шлют в Воткинский завод уже отпечатанные манифесты и послания: от Николая I, от цесаревича Константина, их публичные письма друг к другу, к матушке Марии Фёдоровне... И даже тайный Указ покойного императора Александра I от 16 августа 1823 гола о престолонаследии, из которого явствовало, что Константин уступает трон братцу – всё возвещают населению.

Ну, а Воткинский завод – что, снова взял под козырёк, потянулись в собор его жители подписывать Клятвенное обещание, целовать крест и Евангелие на верность новому царю: горное начальство, чиновная сошка помельче, военные, мастеровые, куренные мастера, непременные работники из деревень. Были среди них и гавриловские мужики, а в их числе мои прадеды, которые за неделю-полторы аж трём царям служили.



И ещё в этом деле о присяге, хранящемся в ЦГА УР, есть отпечатанные сообщения о «печальном происшествии, омрачившем 14 день сего месяца, день обнародования Манифеста» нового императора – т. е. восстании декабристов в декабре 1825 года. Власть чётко поделила смутьянов на «заблудших» и «злоумышленных их руководителей».

Я впервые встретил, что официальные заявления власти читаются на одном дыхании – сразу представляешь, как возвещали их с амвона храмов по всей России – да это и было одновременно проповедью и отповедью:

«Чего желали злоумышленники? – Священные имена преданности, присяги, законности, самое имя Цесаревича ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ КОНСТАНТИНА ПАВЛОВИЧА было токмо предлогом их вероломства; они желали и искали, пользуясь мгновением, исполнить злобные замыслы, давно уже составленные, давно уже обдуманные, давно во мраке тайны между ими тлевшиеся и от части токмо известные Правительству: испровергнуть Престол и Отечественные Законы, прекратить порядок Государственный, ввести безначалие. Какие средства? – Убийство. Первою жертвою злоумышленников был Военный Генерал-Губернатор Граф Милорадович; тот, кого судьба войны, на бранном поле в пятидесяти сражениях пощадила, пал от руки гнусного убийцы. Другие жертвы были принесены в то же время: убит Командир Лейб-Гвардии Гренадерского полка Стюрлер; тяжко ранены Генерал-Майор Шеншин, Генерал-Майор Фридрихс и другие, кровию своею запечатлевшие честь и верность своему долгу».

Да, надо признать, нынешние пресс-службы и рядом не стояли с тогдашними мастерами пера! Меж тем страна погружается в траур по случаю кончины Александра I. Расписано всё, вплоть до того, кто какие платья носит в каком квартале года - и царская семья, и чиновники по классам. Впрочем, моим предкам по барабану флеры, капоры, аксельбанты, кисточки на шляпах и количество пуговиц на сюртуках.



Надо опять же признать, что, несмотря на скудные средства связи, столица и провинция жили отнюдь не изолированно друг от друга. Даже в нашем Центральном Государственном архиве УР хранятся дела, от названий которых слюнки потекут у любого записного монархиста – царских указов там не счесть. Ну, не оригиналы, конечно, копии, составленные писцами и доставленные на заводы и в уездные города. Как вам, например, «Дело с Высочайшим манифестом о восприятии Её Высокогерцогским Высочеством Принцессою Алисою православной веры чрез Св. Миропомазание и о наименовании Ея Высочества... Великою Княжною Александрою Феодоровною с титулом Импер. Высоч.» В этом же фонде Сарапульского Духовного правления есть другие не менее интересные дела - «О бракосочетании государя императора Николая Александровича с княжною Александрою Феодоровной на милостях дарованных по этому случаю» и «О восшествии государя императора Николая Александровича на престол».

Скажите, ну кто из современных правителей отчитывается перед народом о событиях своей личной жизни, как царь перед подданными?! Я знаю единичный случай. Поданные же и нынче, и прежде не всегда со слезами на глазах и немой благодарностью взирали на венценосных особ – иные так и норовили царя-батюшку, если не к праотцам отправить при помощи бомбы или пули, то хотя бы «по матери».

Насчёт последнего – не поэтическая вольность и историческое преувеличение. Дело даже не в вечных бунтах, смутах «смиренного народа российского», который, как известно: любит – так по-русски, посылает – тоже не на иностранном наречии. Не где-нибудь, а в нашей Богоспасаемой Вятской губернии заводились дела о «словесном оскорблении личности царя», «о дерзких и неприличных словах при разговорах, где упоминался Бог и особа Его Императорского Величества», «в оскорблении Императора», «об отказе раскольников от принятия присяги Николаю II»... Но об этом уже в следующий раз.