Ах, как хочется вернуться,
Ах, как хочется ворваться в городок
На нашу улицу в три дома,
Где все просто и знакомо, на денек...

Моя улица в Сарапуле была в четыре дома, соединявших собой улицы Азина и Гоголя, - так называемые «первомайские дома», деревянные двухэтажные дома-бараки. Наша семья поселилась там в конце войны и считала счастьем жить в двух комнатенках с печным, конечно же, отоплением и с удобствами во дворе.

Когда отец вернулся из сталин-ского ГУЛАГа, нас стало семеро. Спать приходилось и на полу, и на полатях. Все так жили, теснота не считалась бедой по сравнению с недоеданием и скудной одежонкой.
Мужчин почти не было после войны, были старики, многочисленные дети и великие труженицы - наши матери Мы, дети, не знали, что такое зависть - все были одеты бедно и бесцветно.
Около домов вся земля была поделена на узкие полоски - по количеству квартир. Сажали немного лука и моркови. А картошка росла за воротами - по улице Гоголя, на площади. Сейчас там все застроено - район носит название «Песьянка», а раньше было сплошное картофельное поле, поделенное на участки. У домов стояли сараи, в которых были выкопаны погреба: в них с весны накидывали снег и хранили продукты, а на зиму сюда складывали картошку. Привычных теперь холодильников тогда ни у кого не было.
Мои дворовые друзья, которым теперь уже за семьдесят, где вы? Ссорились мы редко, нечего было делить. А времени для общения было много - телевизоров-то не было. По вечерам обычно сидели на бревнах, на крылечках. Парни при девчонках не матерились, такое было не принято (а, может быть, матерей боялись - жили-то все тесно, скученно, как в одной коммунальной квартире).
Помню, как сделали для нас, детей, аттракцион «Гигантские шаги»: вкопали столб, наверху которого было вращающееся колесо с веревками, завершающимися петлями. Зимой дорога у нас во дворе от Гоголя до Азина превращалась в накатанный спуск для санок. Санки были самодельными. Кто-то ложился на доски, а сверху садилась ватага ребятишек, и все это шумно катилось до самых азинских ворот. Машин на улицах было мало - только грузовики да лошади с санями. К машинам наши лихие парни цеплялись сзади и катились на коньках, привязанных веревками к валенкам. Опасная это была забава!
Недалеко от наших домов был лес. Там, на опушке, стоял настоящий подбитый немецкий танк, были нарыты окопы, валялись гильзы от патронов и окровавленные бинты - проходили учения. Наши парни и мы, девчонки, следом за ними и танк, и окопы все излазили.
Лес был нам родной. Без корзинок мы в него не ходили - собирали все, что можно было съесть, и что горело. А ели мы все, что росло: заячью капусту, кисленку, дикий чеснок, клевер... Весной мальчишки притаскивали во двор огромные ветки елей и сосен - они спасали нас от авитаминоза.
Отсутствие телевизоров в какой-то степени было благом - мы много времени проводили на улице, читали много книг, передавая их друг другу или пересказывая.
Приходилось и тяжело физически работать: носили на коромыслах воду в дом и для полива (а будка с водой была далеко), пилили и кололи дрова, мыли и скоблили некрашеные полы...
Зато какая у нас была школа! (Таких сейчас уже строят.) Пятнадцатая! Бывшая гимназия. Высоченные потолки, блестящие полы, широкие длинные коридоры: разгонишься - и катишься на ногах. А какой был огромный актовый зал! Школа была девичья, мальчишек в нее не принимали - они учились в соседней, шестнадцатой. (Мы по праздникам толпой ходили танцевать к ним, а они - к нам.) Даже весной нельзя было появиться в нашей школе без чулок. Никакой косметики (Боже упаси!). В будни - черные и коричневые ленточки в косичках, черные фартучки к коричневым форменным платьям. По праздникам - белые фартуки и белые банты.
Наших учителей уже нет на свете, а в памяти нашей они все еще живут. Симпатичный элегантный Мисаныч. Наша любимица математичка Софья Андреевна Бахман...
Лишь во сне приходят лица,
Не узнать и половины - ярок свет...

Р. Панкратьева,
выпускница школы №15.