Наша семья жила в бревенчатом двухэтажном доме на углу улиц Гоголя и Пролетарской доставшемся бабушке в наследство. После смерти деда от холеры в 1919 году осталась она одна с четырьмя дочерьми и сыном - моим отцом. Одна из дочерей проживала в доме мужа, бабушка и три оставшиеся дочери занимали верхний этаж дома а папа мама и я - две комнаты на первом этаже Третью комнату сдавали квартирантам Так было до начала Великой Отечественной войны.

В первые дни войны отца моего мобилизовали, ушли на фронт и мужья двух сестер отца. А вскоре после этого вы звали бабушку в горисполком и сообщили, что в Сарапул эвакуируют много людей с захваченных фашистами территорий СССР и Польши и попросили потесниться - взять к себе квартирантов.
Мы с мамой освободили одну из двух комнат, и в ней посели лась еврейская семья: муж с женой и взрослым сыном Изей и стареньким дедом. Глава семьи был сапожником - он оборудовал в комнате уголок у окна, где ремонтировал приносимую людьми обувь и подшивал валенки. Я очень любила наблюдать за ним. До сих пор помню, как он смолил дратву, прокалывал шилом подошву валенка и протягивал смоленую дратву толстой кривой иглой, крепко затягивая. Изя работал на заводе электриком. Однажды я увидела в своей комнате огонь на электропроводах и закричала от страха. К счастью, Изя был дома - спал после ночной смены. Он вскочил и своим стеганым одеялом сбил огонь. Помню, как мама, придя с работы, плакала и благодарила его. А через некоторое время Изя заменил всю проводку в нашем доме. Мать Изи была домохозяйкой. Впервые в жизни я попробовала у нее настоящий украинский борщ. Впрочем, какой настоящий? Мяса в войну не было, борщ был постным, только из овощей. Но такой вкусноты, мне кажется, я больше никогда в жизни не ела.
Когда мы ложились спать, соседи просили меня спеть какую-нибудь песенку. Перегородки между комнатами были тоненькими, я пела, лежа в постели, а потом желала соседям спокойной ночи и неизменно слышала в ответ: «Взаимно!»
Между собой соседи говорили на своем языке, а в нашем присутствии - по-русски.
На втором этаже бабушка с тремя дочерьми и маленьким внуком разместились в большой комнате, которую называли «залом», а в спальне поселилась семья поляков: мать с двумя детьми - взрослым, очень красивым сыном и дочерью. Все они работали на заводе. Мама купила у польки шелковое платье. До сих пор помню и это платье, и тот момент, когда она его впервые надела. Платье было чистого лимонного цвета с плиссированной вставкой на юбке и необычной пряжкой из серебряного кружева на поясе. Увидев в нем маму, я закричала: «Мама, ты - принцесса!» Никогда до того не видела я такого платья.
Хотя с поселением квартирантов в доме стало тесно и многолюдно, я не припомню случая, чтобы у нас были какие-то ссоры или скандалы. Напротив, все старались помогать друг другу. И ко мне все очень хорошо относились. Жаль, что я была тогда слишком маленькой. Мне и в голову не приходило что-либо узнать об этих людях, запомнить их имена.
Когда Красная Армия освободила Украину и Белоруссию, наши квартиранты уехали. Довольно долгое время они писала бабушке письма. Видимо, они и друг с другом поддерживали связь. Потому что в одном из писем сообщили, что польская семья была расстреляна. Кем и за что, я не знаю. Но нам всем их было очень жаль...

М. Скороходова.